Календарь

Церковный (Юлианский)

Cобытия

Академическая программа библиотеки

Киноклуб >>VENI_ET_VIDI…

Музыкальная гостинная "Свеча"

Партнерство c журналом

Фотоклуб

Библейские чтения

Евангелие от Марка в переводе С.С. Авернцева

Библиотеки СПб

Библиотеки христианской книги

Законодательство

Закон и библиотеки

Церковь и общество

Параллельно с ограничением выборности священно-и церковнослужителей прослеживалась тенденция усиления наследственности при занятии церковных мест. Наследственности, которая, по формулировке П. Знаменского, имела более широкое значение (наследственность права на духовное служение), так и значение узкое (наследственность прав служения при определенной родовой церкви и на определенном месте) [350]. Такой порядок замещения мест развился еще в XVII в., А рядом документов высших органов власти, принятых в 1775 г., он вступил подкрепление. Как в этот период, так и в последней четверти XVIII - середине XIX в. при регулировании возможностей пополнения состава подчиненных духовного ведомства выходцами из других слоев центральная власть была вынуждена учитывать финансовый (фискальный) аспект, уровень наполненности приходов, целый ряд других обстоятельств. Требования к кандидатам на занятие должностей при приходах, которые подтверждались и дополнялись, были основным средством ограничения возможностей пополнения духовного ведомства извне. И все же эти требования в некоторых случаях были несколько расплывчатыми, что позволяло епархиальным архиереям по собственному усмотрению решать вопрос о допуске того или иного лица к служению при приходе [351].

При том, что тенденция усиления наследственности прослеживалась и на юге Украины, для этого региона не была справедливой высказана П. Знаменский и повторена И. Смоличем по отношению к Российской империи в целом тезис о том, что XVIII в. застало наследственность в широком смысле "достаточно развитой и крепкой, так что дальнейшее ее развитие напрямую вел уже к устранению от церковного служения всех посторонних кандидатов недуховного происхождения и к полной замкнутости самого духовного звания" [352]. Не подтверждается на материалах южноукраинских приходов и вывод Г. Фриза о том, что уже в последних десятилетиях XVIII в. исчезла даже потенциальная возможность мобильности в духовное состояние [353]. Так, среди документов Дадон за 1801 сохраняется "Список о моральном состоянии священно-и церковнослужителей, которые находятся в ведомстве Мариупольского духовного правления". В нем обозначено социальное происхождение каждого подчиненного духовного ведомства на подконтрольных правлению землях. Как следует из "Списка", среди этих лиц только 20 были сыновьями священников и 1 - дьячка. Относительно 29 человек обозначено "из поселян", 4 - "из малороссиян", 3 - "из мещан", 2 - "из уволенных помещичьих крестьян". Кроме того, было по одной записи "уволен из казенных поселян", "сын купеческий", "из казацкого звания", "с губернских регистраторов", "польский выходец из малороссиян", "с грузин", "из дворян". Итак, с 66 священно-и церковнослужителей менее трети происходило из духовной слои. Ни о каком поступлении всего пополнения клира из духовного ведомства речи не может и идти. Не подтверждается и тенденция, замеченная Г. Фризом отношении центральноросийських епархий - пополнение рядов священников почти исключительно за счет детей священнослужителей, с всевозможным ограничениям возможностей занятия этих должностей детьми не только светских лиц, но и церковнослужителей. Как свидетельствуют материалы того же "Списка", из всех 45 человек, которые имели происхождение не из духовного сословия, лишь 5 были церковнослужителями, остальные 40 - священниками и диаконами. Подавляющее же большинство священнический детей занимали должности дьячков и пономарей, т.е. церковнослужителей [354].